«Империи рушатся, когда приказы в них начинают отдавать идиоты, — думал дон Рамон, оценивая все случившееся. — Да помилует Испанию Пресвятая Дева…»
«Красивый остров. Если бы не этот ужасный климат, непереносимый для европейца, я бы обязательно порекомендовал герцогу направить сюда сильную эскадру и войска. Хотя на его месте я бы сделал это только ради избавления мира от разбойничьего гнезда».
Представьте себе, так думал посол Англии — одной из сильных европейских держав, признавших независимую республику Сен-Доменг. Впрочем, ничего удивительного в том не было. Сэр Чарльз Ховард, как и большинство высокопоставленных англичан со времен Елизаветы, любую страну мира рассматривал под таким углом: насколько хороша она будет в качестве сателлита или колонии Британии. Причем неважно, о какой стране шла речь — о Франции, Голландии или Сен-Доменге. А если страна не подходит ни как сателлит, ни как колония… Тем хуже для нее.
Что самое интересное, сэр Чарльз чувствовал странную двойственность. Весь его опыт, все воспитание восставали против подобного непотребства — пиратской республики. И в то же время он не мог не замечать, что пираты пиратами, а торговля-то процветает. Мало того: в последнее время торговать стали не только ромом, кофе и солью с сахаром, но и всякими диковинками вроде прозрачного, словно чистый алмаз, стекла. Сэр Чарльз видел это стекло. Что ж, тут ничего не скажешь: венецианцам теперь не стоит рассчитывать на доходы с вест-индских колоний. «И ведь разгадали же секрет — такое гладкое стекло! Хорошо было бы заполучить этот завод в собственность Британии, — думал он тогда, вертя в руках образец. — Купить? Не выйдет. Республика — самый крупный пайщик, а Робер Аллен не продаст государственный пай никому. Значит, либо самим завести нечто подобное, либо разорить, либо взять силой…» А этот очищенный сахар? А казнозарядные ружья, патроны к которым можно купить только здесь? А яркие светильники, заправляемые очищенным особым образом «земляным маслом» из Венесуэлы? А непромокаемые штормовые плащи для моряков, пропитанные обработанным по какой-то секретной методе каучуком? Зря пираты, что ли, завели дружбу с майя…
«Откуда все это? — сэр Чарльз все время возвращался к беспокоившей его проблеме. — Почему они рискуют, вкладывая такие деньги в новинки? Почему они были настолько уверены, что это будет продаваться, и с большим успехом? Разве они не знали, с каким опасением порой люди покупают нечто незнакомое? Впрочем… Поговаривают, будто о плащах у них был заблаговременный уговор с голландцами. Что ж, вещь полезная, способная обернуться немалой выгодой, если грамотно распорядиться имеющимися у нас возможностями».
Почему, черт побери, король вдруг пересмотрел уже почти решенное назначение его губернатором Ямайки? Почему счел нужным продлить полномочия полковника Линча? Почему засунул его, сэра Чарльза Ховарда, к разбойникам? Может ли быть, что это направление видится его величеству более перспективным? Ну если так, то сэр Чарльз скрепя сердце готов смириться. Мысль о том, какую кучу денег могла бы принести даже посредническая торговля здешними товарами, заставляла его каменеть от досады. Какие барыши проходят мимо его рук! Однако, получив назначение послом в Сен-Доменг, он и представить себе не мог, насколько ужасным образом обстоят здешние дела.
Во-первых, пираты. Публика еще та, честно говоря. Если бы они были просто разбойниками, это еще можно было бы пережить. И даже использовать к своей выгоде. Но они — идейные разбойники, свято соблюдающие придуманные ими законы! Даже с него, с сэра Чарльза, потребовали подробный письменный отчет о ввозимых ценностях и наличности! Оказывается, здесь запрещено хождение иноземной монеты. Хочешь что-то купить — иди в республиканский или частный банк и обменивай гинеи с фунтами на ливры и «нефы» (как прозвали здешние золотые монеты достоинством в десять ливров — за кораблик на аверсе). Процент, между прочим, берется самый скромный, но если учесть, сколько сюда приезжает иностранных купцов… Во-вторых, купцы Сен-Доменга уже осмелились заявить, что действие Навигационного акта ущемляет свободу торговли, и они намерены обжаловать его в суде. В английском суде! Неслыханно… В-третьих, эта… дама.
«Максимум, что можно доверить женщине — стряпня и стирка. В самом крайнем случае, если речь идет о леди — вышивка и чтение слезливых пасторалей. На большее слабый пол попросту не способен. — Сэр Чарльз, прохаживаясь по комнате, бросил взгляд на недавний подарок миссис Эшби — розу из все того же сен-доменгского стекла. Мастер ухитрился искусно воспроизвести живой цветок в прозрачном материале и в то же время создать хрупкую, но истинную драгоценность, сверкавшую словно бриллиант. — Руководить государством женщина не может априори. Она очень быстро промотает казну на тряпки, драгоценности и увеселения. Но это государство управляемо железной рукой. Следовательно, миссис Эшби — не более чем ширма. Живой символ, талисман удачи. Все может быть: возможно, капризная фортуна действительно ей благоволит, а для этого не обязательно быть мужчиной… Истинного правителя Сен-Доменга следует искать в ее ближайшем окружении. Вполне вероятно, что это ее муж, мистер Джеймс Эшби. Что ж, он англичанин, дворянин. Похож не на пирата, а на истинного джентльмена. Но он отрицает свою причастность к управлению страной, уверяя, что является всего лишь первым штурманом флота. Либо он говорит правду, и тогда Сен-Доменгом правит неизвестное мне третье лицо, либо мистер Эшби неискренен. И оба варианта означают мало приятного для Англии. Во всяком случае, корни этой зловредной интриги следует искать в Версале. Только король Людовик мог измыслить подобную нелепость — поставить даму во главе вассального государства… Впрочем, пока это домыслы. Я уже потратил немало времени на поиск истинного государя Сен-Доменга, и готов потратить еще столько же, но я найду его. И тогда… Тогда я докажу его величеству, что достоин большего».